A П О С Т О Л Ы

   Корабль плавно и легко скользил по волнам приветливого Средиземного моря. Солнце припекало, но приятный бриз приносил свежесть и наполнял огромные потрепанные паруса. Казалось, все благоприятствует путешествию.

   Деревянная посудина была набита людьми разных рас, вер и сословий. Были здесь и царственные египтяне, и невысокие черноволосые иудеи, и строгие широколобые римляне, и загорелые философы – греки. Все они шумели, галдели, спорили и пели песни. Конечно же, все это могли делать пассажиры корабля – купцы, воины, путешественники, музыканты – все, кто мог позволить себе заплатить за каюту, пусть даже не отдельную и общую.

   Но это веселье не касалось кучки рабов, уныло сидящих у левого борта, прямо на грубой, просоленной палубе. Пока дул попутный ветер, их сильные, мозолистые руки особо не были нужны. Прикованные к одной, общей цепи, эти люди угрюмо доедали свой скудный завтрак, мрачно глядя на остальных пассажиров – свободных и счастливых. Казалось, пропасть разделяет их.

   Но сейчас огонек надежды слабо горел и в глазах рабов. Они внимательно вслушивались в каждое слово, произносимое на корабле, ведь свобода могла придти к любому из них негаданно – нежданно. Дело в том, что в числе пассажиров были двое евреев, последователей веры в некоего, якобы воскресшего из мертвых Иисуса. Они считали его Христом – мессией, спасителем и именовали себя Христианами. Их религия настолько отличалась от других, что все, едва завидев проповедников, спешили послушать их наставления. Но самым важным для рабов было то, что принявшие эту веру, не держали при себе рабов или слуг, даруя им свободу. Такое чудо случилось на судне вчера вечером, когда некий эфиоп, выслушав пламенные речи проповедников, отпустил на волю своих трех слуг. Потому – то горстка измученных и изувеченных калек и уродов, затаив дыхание, следила за происходящим на судне.

   Они поистине были отбросами общества – кто – то раньше был разбойником, кто – то алкоголиком, а некоторые – уродами с рождения.

   Особо выделялся среди толпы невольников некий Еглон. Высокий и нескладный, с уродливым горбом на спине, он прихрамывал на левую ногу, которая была значительно короче правой. С руками тоже не все было нормально – левая была то ли оторвана, то ли отрублена в какой – то драке. Хозяин его – капитан корабля, купил раба за бесценок на одном из рынков в Сирии. Несмотря на физические недостатки, Еглон работал усердно – правая рука его была жилистая и мускулистая. То, что гребец сидел с правого борта, позволяло ему грести наравне с остальными. Лицо раба было изборождено шрамами, правый глаз заплыл и почти не видел. Кроме всего прочего, Еглон был немым. Сотоварищи побаивались его мрачного молчаливого взгляда и держались поодаль, насколько позволяла длина общей цепи. Но в эти дни надежда сблизила их всех. Скучившись, рабы в ожидании смотрели на пассажиров.

   Легкая качка доводила всех, кто решился путешествовать по морю, до безумия – тошнило практически каждого. Молодые и неопытные юнги, строгие и суровые воины и величественные нарядные дамы – лица всех были зеленовато – землистого оттенка. То тут, то там можно было увидеть фигуры, перегнувшиеся за борт, будто бы разглядывающие что – то в воде.

   Рабы перемигивались между собой или обменивались веселыми взглядами – они – то привыкли и не к такому.

   День клонился к закату и измученные от рвоты пассажиры, извергнув все содержимое своих желудков за борт, собрались на палубе. Песен уже не было слышно. Лишь плеск волн да крики чаек напоминали о реальности происходящего. Пару часов подряд на корабле царила тишина, нарушаемая лишь редкими вздохами и короткими негромкими разговорами. Только рабы знали, чего ожидают.

   И вот на палубе появились они. Казалось, морская болезнь ничуть не коснулась этих мужчин – они были такими же свежими и бодрыми, как и в день отплытия. Среднего роста, лет около сорока, с аккуратно подстриженными седыми бородками. Внешне они мало отличались от других, но было в них нечто такое, что заставило каждого обернуться.

   Рабы молчаливо следили за каждым движением христиан, стараясь держаться поближе. Еглон приоткрыл от нетерпения рот – ему, как никому другому, хотелось стать вольным. Гребцы ловили каждое слово начавшейся проповеди, пытаясь понять чуждую им веру.

   А на палубу между тем выходили и остальные пассажиры – кто ждал этого момента, а кто и просто ради любопытства. Греки пытались спорить с апостолами, но у них мало что получалось, что весьма всех потешало. Громогласный голос летел над судном, заглушая шум волн и свист ветра. Речь лилась величаво, гордо и возвышенно, проникая в сердце каждого.

   В этот раз проповедники говорили о всепрощении, о том, что даже самый злостный разбойник заслуживает прощения, если он покаялся в своих делах.

   Чернокожий Африканец в дорогих, расшитых золотом одеждах разрыдался. Не скрывая своих чувств и размазывая слезы и сопли по лицу, он прилюдно даровал свободу и прощение четырем своим слугам  и одному телохранителю, одарив их крупной денежной суммой. Растроганные речью и происходящим, освободили своих рабов еще двое – египтянин и грек.

   Еглон  умоляюще смотрел на капитана, но сердце того было черство. А может быть, он считал, что на сегодня и так слишком много освобожденных рабов.

Вечером корабль светился огнями масляных ламп, снова звучала веселая музыка, рекой лилось вино, десятки пьяных глоток орали песни…

Было уже темно, и гулянка на судне совсем поутихла. Среди рабов, спящих на палубе, не спал лишь один. Еглон лежал на грубой деревянной скамье и сквозь щели полуприкрытых глаз наблюдал за происходящим. Со стороны казалось, будто невольник спит. Он думал о несправедливости мира, о тяжкой доле всех рабов и еще о МНОГОМ…

Вдруг неподалеку, в темноте он заметил движение – в затемненном углу  стояли проповедники новой веры, а рядом с ними рабы – обретшие свободу нынешним вечером. Говорили все они тихо, двигались осторожно, будто что-то скрывая.

-          Давайте, давайте, - раскошеливайтесь – запинающимся от выпивки голосом прошипел один из апостолов, - или вы снова хотите пресмыкаться перед вашими хозяевами?

-          Эй ты, лысая скотина! – второй христианин схватил пожилого коротышку за ворот рубахи, - гони золото, живо! А не то… - и он угрожающе посмотрел на насмерть перепуганного человека. – Или вы думаете, что свобода бесплатна?

Проповедники прошли мимо Еглона с карманами,  туго набитыми золотом, весело смеясь и переговариваясь. По лицу невольника текли слезы…

Утро началось для всех еще задолго до восхода солнца, ветер крепчал, и капитан приказал убрать половину парусов – близилась буря. Пассажиры похмелялись после вчерашней попойки, и мало интересовались происходящим на корабле всеобщим движением, запершись в своих каютах.

С горизонта на судно надвигалась огромная черная туча – словно стая ворон невиданных размеров или адское войско самого Вельзевула. Ветер становился все сильней и сильней и вскоре уже стал перекрывать крики капитана. Волны бились о борт судна с неимоверной силой, но старая проверенная в походах древесина лишь зло скрипела в ответ. Порой из воды показывались плавники, щупальца и оскаленные морды жителей глубин и тогда люди кричали – им казалось, что демоны пришли за ними. Волны стали заливать палубу, оставляя на ней водоросли, ракушки и мелких рыбешек. Очередной вал обрушился на судно и откатил, оставив на дощатом полу огромную копошащуюся массу – раненного осьминога. Люди визжали, крича, что это сам дьявол пришел забрать их. Устав от истерик, капитан спустился в каюту христиан и, схватив за шиворот обоих в стельку пьяных проповедников, выпихнул их на палубу. Но, увидев чудовище, они моментально протрезвели и стали вопить – им было не до роли святош. Желание жить было сильнее любой игры, и они забарабанили в дверь, моля впустить их обратно.

На помощь пришел опытный гарпунщик Димитрос. Вооружившись пикой, он стал наносить монстру удар за ударом. Казалось, чудовище сдало свои позиции, но оно лишь притворялось слабым и, улучив момент, обхватило мужчину за шею. Тот содрогнулся, его рука метнула гарпун в студенистое тело, но удар не достиг цели. Кровавая бойня на корабле озарялась вспышками молний, что создавало апокалиптическую картину.

И лишь тогда все вспомнили о гребцах, прикованных к скамье. А злое и израненное чудовище уже ползло в сторону рабов, готовое рвать и терзать беззащитную плоть.

Приоткрыв дверь, капитан бросил ключ от замка невольникам. ОДИН глаз заметил бросок, и ОДНА рука поймала ключ. Мгновение спустя гребцы уже снимали с себя кандалы и бросались врассыпную. С правого края, не успев освободиться, стоял Еглон. Чудовище глядело на него безжалостным взглядом убийцы. Щелкнул последний, отпираемый впопыхах затвор, когда щупальца осьминога оплели тело раба. Одинокая рука яростно била по туше монстра, но тщетно…

Огромная волна врезалась в судно. Послышался треск ломающейся древесины, вопли людей, хватающихся за доски…

Гигантские волны еще долго носили маленькие фигурки, судорожно вцепившиеся в скользкие остатки корабля, по морю, но уже не так свирепо терзали их – буря успокаивалась.

Держась за обломок мачты, мокрые и едва живые апостолы, словно очнулись от забытья – небо становилось светлее. Буря утихла, и даже легкий ветерок сменил полный штиль. Они огляделись – куда ни глянь, виднелись сплошные обломки, и нигде не было видно ни одной живой души. Видимо,  лишь им удалось спастись. Попытавшись сориентироваться по солнцу, они начали грести. Руки, не привыкшие к работе, быстро покрылись волдырями, а во рту пересохло от жажды.

И вдруг на горизонте показалась фигура. Она шла медленно, но уверенно ступая по воде. Лицо Его было теперь прекрасно, обе руки целы, ноги ровны и стройны, а на месте горба были два белоснежных крыла. Это был Еглон. Точнее, Он был Еглоном. Он наблюдал за своими детьми, учениками, апостолами. Он простер руку и из моря стали выходит фигуры – купцы, воины, рабы, капитан, храбрый гарпунщик… Медленно, не спеша они следовали за Спасителем по водной глади, а затем ввысь, в небо…